ЛоГГ. Приквеллы.

[Raido]

Попробую и другие зарисовки в одно место собрать. Правда часть из них я уже публиковал в дневнике, но давно.
Учитель прошёлся по классу, опираясь на трость, встал за кафедру. Поднял палец, призывая учеников к вниманию.
- Вам всем уже по 14 лет. Самое время, чтобы определиться с выбором жизненного пути. Подумайте - к чему больше лежит ваша душа? И старайтесь не слушать чужих советов, ведь жизнь - ваша. Уверен - многие из вас подумывают о том, чтобы поступить в Военную академию, но хочу вас предостеречь - в реальной жизни всё не так, как в агитационных роликах, - герр Корс бросил взгляд на свою трость, - впрочем, всякое бывает. когда я был призван в армию - попал в самую гущу боевых действий, получил ранение, от которого не оправился до сих пор, но зато познакомился в госпитале со своей будущей женой. Подумайте над тем, что я сказал и... желаю вам удачи.
Прозвенел звонок, ученики потянулись к выходу. Осталось только двое. Один из них подошёл к учительскому столу, вытащил связку книг.
- Пошли домой, пап. Я тебе помогу книги нести.
- Мы вместе поможем, - подхватил второй.
Учитель потрепал его по светлым волосам.
- Спасибо, Вольф. Но ведь тебя ждут дома.
- Ничего, мы же рядом живём, я успею к обеду.
- Ну хорошо. Давай разделим связку пополам, Манфред.
- Скажите, герр Корс - если армия Империи так отважна, как расписывают вербовщики, почему мятежники до сих пор не побеждены?
- Видишь ли, Миттермайер, одной отваги мало для победы. К сожалению, есть люди, которые смотрят на армию и войну только как на средства повышения собственного престижа, а то и обогащаются, воруя продукты. В армии много хороших солдат, но куда меньше хороших командиров.
- А я смог бы стать хорошим командиром?
- Ты? - учитель задумался, - хм, у тебя пожалуй есть задатки. Ты неплохо развит физически, умеешь решать логические задачи. И за такими как ты люди обычно охотно идут следом.
- И я смогу сделать так, чтобы война прекратилась?
- Всё может быть, Вольф. Но если ты всерьёз подумываешь о карьере военного, не стоит дожидаться призывного возраста. Лучше окончить Военную академию, чтобы не быть совсем уж новичком. Да и начинать служить лучше не матросом. К тому же присмотришь за моим Манфредом - он ведь собирается стать военным хирургом.
- Обещаю, присмотрю. Если решусь поступать в Академию.
- А твои родители? Они не будут против?
- Не знаю... папа всегда хотел, чтобы я стал ландшафтным дизайнером, как он, но он давно понял, что у меня нет интереса к выращиванию цветов или хотя бы составлению из них красивого рисунка. Вот мама... мама может испугаться, что меня... что со мной что-нибудь может случиться на войне. Но ведь в армии всё равно служить придётся, а так я хотя бы буду знать, как воевать.
- А я выучусь на врача и обязательно придумаю, как совсем вылечить твою ногу, пап, - добавил Манфред.
Учитель привлёк к себе обоих мальчиков.
- Что ж, дорогие мои. Если вы уверены, мне остаётся только просить Бога помочь вам.
Миттермайер взял книги, пошёл к двери. С этого дня он твёрдо решил, какой путь выбрать в жизни.
- Я стану хорошим командиром, - прошептал он, - и сделаю всё, чтобы не нужно было больше воевать.

Вольфганг Миттермайер перевернул страницу учебника истории, зевнул. Вроде бы не самая скучная наука, но до чего тяжко зазубривать даты событий и сражений. Особенно, если учишь урок сидя на скамейке в парке Военной Академии. Не уснуть бы. Пожалуй, стоит прогуляться немного. Ребята со старших курсов как-то говорили, что заучивать лучше на ходу. Встал со скамейки, зашагал по тропинке, вполголоса произнося имена и годы воцарения Императоров династии Голденбаумов. Глядя то в книгу, то на облака в небе он не заметил, как сошёл с тропки и почти упёрся в ограду парка. В бормотание вторгся чей-то жалобный писк. Вольф оторвался от чтения, огляделся. Никого. Писк повторился. Вольф поглядел вниз, и увидел по ту сторону ограды собаку. Карликовая рыжая такса смотрела на него жалобными глазами, по длинной шерсти на ушах и плече стекала кровь.
- Ой, ты кто? Что с тобой случилось? А где твой хозяин?
Собака заскулила ещё жалобней. Вольф ещё раз окинул парк взглядом. Никого. Ограда высокая не перелезть. Правда зазоры между прутьями довольно большие. Паренёк присел на корточки, похлопал себя по колену.
- Иди сюда. Я тебе помогу, только подойди.
Такса просунула морду между прутьями, потом пролезла вся. Подошла, облизала руки нежданному спасителю. Вольф быстро вытряхнул из сумки книги, осторожно, чтобы не задеть повреждённые места взял собаку на руки, посадил в сумку.
- Только тихо. А то тебя выгонят, а я ещё и наряд вне очереди получу, - застегнул "молнию" почти до конца, повесил сумку через плечо, собрал книги. Теперь главное не оглядываться, не идти крадучись, словно совесть нечиста. Твёрдым шагом дойти до жилых корпусов, найти Манфреда Корса, первокурсника с факультета военной медицины и давнего приятеля. К тому же, в их доме всегда держали собак, он точно поможет.
Похоже, боги сегодня были благосклонны к Миттермайеру - никто не обратил внимания на подёргивающуюся сумку, и Манфред оказался на месте. Осмотрев собаку он тут же определил, что эти раны оставлены клыками большой собаки. Но к счастью они оказались неглубокими, швов не понадобилось. Манфред обработал и перевязал раны, погладил таксу.
- Славный малыш. Вот только куда его теперь девать, Вольф? В комнате оставлять нельзя...
- Может поищем какой-нибудь укромный уголок в саду? Старую беседку например или что-то в этом роде?
- Ну пошли, - вздохнул Манфред, всем видом показывая, что не слишком веритв эту затею, - выхода нет...
Пёс снова был посажен в сумку, мальчики вышли из комнаты, но у самой лестницы столкнулись с дежурным по этажу - черноволосым второкурсником с разноцветными глазами. Из сумки раздалось недовольное "гав!", дежурный удивлённо поднял брови.
- Что это тут у вас?
- Ничего! - фыркнул Манфред, - тебя не касается! Шёл бы лучше...
Следующие два слова видимо удивили собаку настолько, что она высунулась из сумки.
- Ого... что - на медицинском факультете теперь такие учебные пособия? Прекратите мучить собаку!
- Никто её не мучает! - возмутился Вольф, - мы её лечили. А теперь надо спрятать. Сам понимаешь - начальство её или выкинет на улицу или в приют сдаст.
Дежурный улыбнулся.
- Понимаю... Спасатели. Что ж, кажется я знаю, как вам помочь. У меня есть ключ от одного заброшенного склада. Корпус 4, технический, знаете.
- Знаю, - кивнул Вольф, - спасибо.
Второкурсник сунул ему ключ.
- Идите отсюда, пока нас не застукали.

На следующий день тот же самый парень отловил Вольфа после завтрака, и показал ему листок бумаги с заголовком "Пропала собака" и фотографией.
- Я тут кое-что узнал. Похоже, что хозяин этого пёсика наш преподаватель по аэронавигации. Странно - вроде солидный мужчина, космический волк, и вдруг такса.
- Ой, здорово как! - обрадовался Миттермайер, - можно сказать ему, что мы нашли собаку в парке. Мало ли - почуяла хозяйский запах и забежала... Спасибо тебе ещё раз... э..., извини, как тебя зовут?
Второкурсник усмехнулся краем рта, отбросил прядь волос со лба.
- Оскар фон Ройенталь.

Оскар фон Ройенталь плёлся по аллее парка Военной Академии. Настроение было отвратительным, как всегда после выходных. Ну почему начальству непременно нужно выпихивать курсантов домой? Два дня в обществе отца - хуже карцера. Сейчас бы пойти в тир, пострелять, чтобы отвести душу, но несовершеннолетним туда можно заходить только вовремя уроков. Краем глаза он заметил тень, метнувшуюся за кустами, потом ещё одну, ещё. Ройенталь быстро шмыгнул за ствол ближайшего дерева, прислушался. Кто-то ломился к аллее через кусты. Странно. До него донёсся голос графа Брауншвейга, третьекурсника:
- Аккуратней, идиоты! Не хватало только чтоб нас заметили!
Ройенталь стиснул кулаки. Брауншвейга и его банду подпевал он ненавидел - любимым их развлечением было издеваться над ребятами помладше, особенно простолюдинами. Заканчивалось это всегда одинаково - жертва не выдерживала насмешек, бросалась на обидчиков с кулаками, а поскольку вся "банда" принадлежала к высшему слою общества, наказание выпадало лишь на долю обиженного.
- Что делать-то теперь? - жалобно проскулил один из подручных Брауншвейга, - вдруг этот мелкий сдох?
- Не должен бы, - теперь голос лидера звучал не так уверенно, - эти фермерские сынки обычно крепкие. Когда в канаву его спихивали дышал вроде. Ладно, пошли отсюда, пока нас не заметили.
Когда их шаги затихли вдалеке, Ройенталь вышел из укрытия, и со всех ног помчался к западной части парка. "Банда" явно пришла оттуда.
Канаву он нашёл быстро. На самом дне неподвижно лежал светловолосый мальчик. Да это же тот самый, что нашёл в прошлом году пропавшую таксу одного из преподавателей. Миттермайер. Единственный, кто не поддавался на провокации Брауншвейга. Похоже, последнего это разозлило - на груди паренька мундир был прожжён в двух местах. Дырочки маленькие, видно от электрошоковой дубинки. Ройенталь спрыгнул на дно канавы, сжал запястье Миттермайера, нащупывая пульс. Парень пошевельнулся, открыл глаза. Заморгал.
- Живой, - облегчённо вздохнул Ройенталь.
- Ага, - отозвался тот, - только плохо припоминаю, что случилось. Столкнулся тут с брауншвалью, они опять говорили всякие гадости насчёт того, что у меня отец садовник. Я им ответил, что уж лучше отец-садовник, чем вечно в тени предка-аристократа, который может и титул-то заслужил только подхалимажем. Брауншвайг разозлился страшно, потом как будто молния мелькнула, маленькая такая. Дальше ничего не помню.
- Тебе бы к врачу надо, - Ройенталь помог Миттермайеру встать, - электрошок всё-таки.
- Да нормально всё со мной, - отмахнулся парень, - а если к врачу - начнутся разборки, что да как. Ещё и виноватым выставят. А то и обвинение в покушении на императорского родственника пришьют.
- Ладно, как знаешь. А ты молодец - нашёлся, что им ответить. Эти твари и ко мне пытались раньше цепляться, сумасшедшим дразнили, выродком. Но их насмешки - пустяк, по сравнению с тем, что я слышу каждый раз от отца. Порой начинаю думать, что лучше бы я и в самом деле не родился.
- Зря ты так думаешь, - Миттермайер положил руку на его плечо, - если бы тебя не было, я бы в этой канаве долго ещё провалялся. Не знаю как твой отец, а я очень рад тому, что ты родился.
Ройенталь почувствовал, как дрогнуло сердце. Он усмехнулся, чтобы скрыть лёгкое смущение этим фактом, но про себя решил, что если кто-нибудь из "банды" посмеет ещё раз тронуть этого парня - выбьет все зубы. И пусть хоть расстреливают потом.

Они медленно шли вдоль каштановой аллеи - Эва налегке впереди, Вольф чуть сзади, придерживая на плече корзину с продуктами. Что поделаешь - когда отец по уши занят в саду, кому ж помочь донести покупки до дома как не сыну? Эва обернулась, улыбнулась.
- Тебе не тяжело, Вольф? Я кажется немного увлеклась.
Миттермайер рассмеялся.
- Эва, я ведь уже на четвёртый курс Военной академии перешёл. Знала бы ты, как нас гоняют на уроках наземного боя.
Неожиданно откуда-то сверху раздалось истошное "Мяу!". Парень едва не выронил корзину. Эва заозиралась по сторонам.
- Ой, там котёнок на дереве. Кажется это Паскаль фрау Триш. Залез и не может спуститься.
- Бедолага, - Вольф поставил корзину на землю, - сейчас я его сниму.
Полез на дерево. Ничего, дерево нестарое, ветки крепкие. Он легко достанет котёнка. Соседка будет благодарна. И Эва тоже. А зверёк - больше всех. Внезапно ветка обломилась, и спасатель-доброволец с грохотом полетел вниз.

Миттермайер сел на постели, ошалело помотал головой. Вздохнул. Вместо дома - общежитие Академии. Приснилось. Хотя грохот показался вполне реальным. И какие-то вопли под окном. Точно не кошачьи - нецензурные. Ворча себе под нос насчёт идиотов, которые мало того, что правила нарушают так ещё и делают всё, чтобы их на этом поймали, Вольф подошёл к окну, выглянул. Водосточная труба, проходящая по углу здания, выглядела сильно покосившейся, в розовых кустах под окном явно копошился кто-то из старшекурсников. Крупная фигура, медно-рыжие волосы. Похоже Биттенфельд, "старейшина". То есть пятикурсник. Другой курсант, высокий брюнет, протянул товарищу руку, чтобы помочь подняться. Миттермайер узнал в нём Ройенталя. А тот, чуть поодаль, изо всех сил старающийся сохранить вертикальное положение, кто? Кажется, он его где-то видел... Точно - сегодня утром, на церемонии посвящения первокурсников в курсанты.
- Эй, - Вольф постарался, чтобы его голос звучал как можно тише, - вы совсем ошалели? Вас в Союзе слышно...
Биттенфельд наконец выбрался из плена колючих стеблей, Ройенталь огляделся по сторонам и тихо, но с оттенком мольбы произнёс:
- Миттермайер, у тебя ж вроде собственный "Набор пехотинца" есть. Там должен быть трос. Скинь его сюда, а? Мюллеру совсем плохо.
Ясно - решили обмыть поступление новичка. И не смутило же, что ему всего 15 лет.
- Ладно - нехорошо своих в беде бросать. Даже если беду они на себя сами навлекают. Только не шумите!
Вольф отыскал в шкафу набор. Привязал один конец к спинке кровати, другой бросил товарищам.
- Карабкайтесь по-очереди.
Биттенфельд, несмотря на кажущуюся неповоротливость, быстро влез по верёвке, пролез в окно, вскоре к нему присоединился Ройенталь. Оставшийся в одиночестве Мюллер безуспешно пытался ухватиться за верёвку, но промахивался.
- В Союз твою дивизию, - сплюнул Оскар, - кажется ночь гимнастики продолжается.
Спустился по верёвке обратно, обвязал Мюллера вокруг пояса, влез опять в комнату Миттермайера. Втроём они втащили позеленевшего подростка внутрь. Вольф тут же затолкал его в ванную.
- Спасибо, Миттермайер, - Биттенфельд хлопнул юношу по плечу так, что тот поморщился.
- Не за что. Берите свою жертву, и быстро по комнатам. Пока нас не засекли.
Едва за компанией закрылась дверь, Миттермайер тяжело вздохнул. Первые пару недель дежурные по этажу бывают очень бдительны. Пусть пошлют боги удачу этим непутёвым. А ему самому - дадут возможность выспаться. Ведь обычно стоит проснуться посреди ночи - как сон возвращается только за полчаса до побудки.

Свинцово-серые тучи стянулись к зданию Военной академии, готовые в любую секунду пролиться мерзким моросящим дождём. Порыв холодного ветра заставил Миттермайера вопреки уставу поддёрнуть повыше воротничок белой рубашки так, что она высунулась над воротом мундира. Опавшие листья, только что сметённые в кучу, радостно закружились по дорожке. Вольф выругался шёпотом, и снова взялся за метлу. Ну почему всегда так - одни развлекаются, а другой получает наряд вне очереди только за то, что помог им пробраться назад в корпус? Миттермайер почти с ненавистью поглядел на окна кухни, где Ройенталь и Мюллер возились с чисткой овощей. Тоже муторное занятие, но хоть в тепле. А тут возись с уборкой двора. Громкое "Что б тебя, б... шипастая!" подсказало, что не один Вольфганг недоволен формой выбранного для него наказания. Возле сильно поредевшего розового куста возился с лопатой и саженцами Биттенфельд. Он только что вскопал очищенную от поломанных его падением растений грядку, и теперь пытался воткнуть в землю саженец. Миттермайер тяжело вздохнул. Да не просто так некоторые гражданские посмеиваются над военными чинами. Нет, с одной стороны всё справедливо - раз загубил грядку, засади её по новой, но неужели трудно как следует объяснить новичку в садовом деле, как именно нужно сажать розы? О, он кажется не может разобраться, где корешки, а где стебель. Миттермайер отложил метлу, подошёл к Биттенфельду.
- Ты что делаешь? Загубишь цветок.
Биттенфельд держал саженец двумя пальцами за лист, словно благородная дама испачканный платок.
- Они колючие, заразы.
Миттермайер кивнул на лежащие в двух шагах от грядки рабочие перчатки.
- А не пробовал их надеть? Они же для того и нужны, чтобы не натереть мозолей черенком лопаты или метлы, либо не исколоться о колючие побеги.
- Да ну, не люблю я перчатки, - пробурчал Биттенфельд, - в них пальцы как деревянные.
- Эх... слушай, на мой взгляд вы все трое получили по заслугам - нечего было первокурсника в кабак тащить, да ещё поить, но саженцы жалко. Давай поступим рационально: ты подметёшь дорожку, ведущую к калитке, а я вместо тебя розы посажу. Я это умею.
Биттенфельд просиял.
- Идёт! Я быстро. И это... ты на Ройенталя не сердись, он обещал, что обязательно что-нибудь вкусное тебе с кухни принесёт.
- Делать мне нечего, на дураков сердиться, - отмахнулся Миттермайер, - сами себя наказали. А вкусное это хорошо. За это заранее спасибо.

- Отлично, ребята, - режиссёр театрального кружка при Военной Академии Империи улыбнулся, хлопнул в ладоши, - конечно, Офелии бы ещё потренировать походку, но в целом вы играете гораздо лучше, чем месяц назад. Гамлет очень убедительный, и Горацио. Сразу видно - лучшие друзья.
- Ну что вы, - смутился Миттермайер, - мы совсем не друзья с Астором. Я имею ввиду в жизни.
- Это говорит о том, что у вас обоих актёрский талант. Жду всех вас завтра вечером, после шести часов. А сейчас марш всё по комнатам.
Вольфганг и Астор шли к жилому крылу Академии плечом к плечу. Астор мурлыкал под нос весёлую песенку, Миттермайер молчал, на лбу обозначились складки. Сокурсник толкнул его локтем.
- Эй, почему у тебя такой грустный вид? Нас же похвалили.
- Грустный? Я не грустный, задумался просто. О пьесе. Как ты думаешь, Астор - Гильденстерн и Розенкранц действительно шпионили за Гамлетом по приказу короля? Или просто хотели помочь?
- Ничего себе "помочь"...
- Ну сам подумай - они приезжают к старому другу, а тот ведёт себя как-то... странно. Ведь если не знать, как Горацио, что Тень действительно являлась - впору подумать, что принц и в самом деле нездоров. И явно не доверяет старым друзьям, не хочет говорить откровенно. Зато бросается обвинениями.
- Так Гамлет же прикидывался безумцем...
- Но они об этом не знали. А прикидывался должно быть убедительно. Помнишь, с флейтой... я бы обиделся, если б мой друг мне сказал, мол я на нём играть пытаюсь... Ведь если всё так, как я думаю, выходит, что казнили этих двоих напрасно.
- Казнили и казнили, - пожал плечами Астор, - это же трагедия в конце концов. И вообще - чего переживать из-за придуманных людей? В реальной жизни несправедливости куда больше.
- Да я понимаю... Но так хочется понять, почему люди ведут себя так. Хоть в пьесе.
- Ладно, удачи тебе в размышлениях. А я потороплюсь к себе - надо ещё параграф один из учебника повторить. Догоняй!
Астор помчался по коридору. Вольф поглядел ему вслед. Наверное Астор прав - нет смысла переживать из-за придуманных героев, когда в реальной жизни полно несправедливости. И всё же как хочется понять... Жаль Меклингер уже выпустился. Где, интересно, он теперь служит? И те парни, из-за которых Миттермайер когда-то схлопотал наряд вне очереди? Хоть бы их не убили. Ведь в реальной жизни люди не воскресают, после того, как закрылся занавес.

Пауль фон Оберштайн вышел из машины, подошёл к старому каштану, присел на скамейку под деревом, жадно втянул ноздрями воздух. До одиннадцати лет Оберштайн был незрячим, поэтому обоняние у него было развито очень хорошо. Точно также пахли каштаны на аллее госпиталя, где юный Пауль когда-то дожидался операции по смене имплантов - он вырос, и старые стали малы. В тот день он шёл по аллее, погружённый в свои мысли, как вдруг что-то довольно ощутимо ударило его в бок.
- Ой, - раздался девчоночий голос, - извините, я случайно.
Оберштайн повернулся на голос, увидел светловолосую девочку лет четырнадцати. Миловидную, но худенькую, с тонкой и прозрачной на вид кожей. В руке девочка держала ракетку для пинг-понга. Пауль поднял с земли белый шарик, протянул незнакомке.
- В пинг-понг надо играть на специальной площадке, тогда не будешь попадать шариком в людей.
- Играть нужно вдвоём, а мне не с кем, - улыбнулась девочка, - ты умеешь играть? Может присоединишься?
- Ну... по правде сказать, я сейчас ничем не занят. Пожалуй можно поиграть.
- Ура! Меня зовут Грета, а тебя?
- Пауль. Пауль фон Оберштайн.
- О, так ты из знатного рода, - с уважением произнесла Грета, - тогда... тогда может быть тебе нельзя играть с простолюдинкой?
- Вот ещё глупости, - фыркнул Пауль, - что хочу, то и буду делать. А поиграть с тобой я хочу. Идём.
Играли они минут десять, потом Грета вдруг побледнела, оперлась на край стола чтобы не упасть. Пауль обежал стол, подхватил её на руки.
- Что с тобой? Надо врача...
- Не надо... Это часто бывает. У меня плохая кровь, нужна пересадка костного мозга. Только это дорого, а моя семья не очень богатая. Вот и жду, когда родители деньги соберут.
Оберштайн отнёс девочку на скамейку, бережно уложил.
- Сейчас отдохнёшь немного, а потом я тебя отнесу в корпус. И надо... надо что-то сделать, чтобы тебя поскорей вылечили.
Он нёс больную к лечебным корпусам, а сам думал, что помочь Грете можно очень просто - надо только попросить денег у отца. Наверняка он не откажет, ведь речь идёт о спасении жизни. Однако Пауль плохо знал своего отца.
- Выбрось из головы эти глупости, - заявил Оберштайн-старший, - я не настолько богат, чтобы выбрасывать деньги на лечение простолюдинки.
- Но папа... так нельзя...
- Всем нищим не поможешь.
- Хорошо тогда... тогда вычти эти деньги из моего наследства, которое ты мне обещал после совершеннолетия. Или давай я верну тебе их, когда устроюсь на работу и буду получать жалованье. Я обещаю...
- Послушай, Пауль, - уже мягче произнёс отец, - я не могу говорить о какой-то чужой девочке, когда сложная операция предстоит моему сыну. Давай вернёмся к этому разговору позже, когда всё останется позади.
Оберштайн тяжело вздохнул и согласился. Каждый день он гулял и играл с Гретой, и просил её держаться, ведь его прооперируют уже через три дня, а потом он обязательно убедит отца. Девочка в ответ улыбалась. С каждым днём она становилась бледней и бледней. Пауль не смог сдержать слова - выйдя из послеоперационного блока он узнал, что Греты больше нет.
Тяжёлые воспоминания прервало ощущение влаги на щеках. Странно, откуда это, ведь в электронных глазах нет слёзных желез? Оберштайн провёл ладонью по мокрой щеке, рука коснулась чего-то влажного и холодного. Повернувшись, увидел, что рядом с ним, опираясь передними лапами на скамью, стоит собака породы далматин. Она негромко заскулила, снова лизнула Пауля в щёку. Глаза у собаки были тревожные очень грустные, и какие-то мутные, словно затянутые дымкой.
- Ты что - потерялся? Где твой хозяин?
Пёс убрал лапы со скамейки, тяжело вздохнул, понуро опустил голову. Оберштайн заметил, что морда у далматина седая, а спина заметно провисла. "Кажется всё ясно - бывший любимец семьи постарел и перестал быть забавной игрушкой. А может прежние хозяева умерли, а наследникам старик оказался не нужен". Оберштайн погладил собаку.
- Кажется, нас с тобой в этом мире никто не любит, а? Но если про меня всё понятно, то ты такого явно не заслужил.
Пёс поднял голову, насторожил уши, пытаясь понять, что ему говорят. Пауль снова погладил его, длинный тонкий хвост неуверенно вильнул.
- Пошли со мной, - решился Оберштайн, - я большую часть дня провожу на службе, но мой дворецкий с радостью позаботится о тебе в моё отсутствие. Каждый должен быть хоть кому-то нужен в этой жизни. И не только ради службы и денег.

Выходной день для Корнелия Лютца сложился весьма удачно. Сначала отправил денежный перевод на одну из отдалённых планет Империи - матери с семейством. Потом поупражнялся в тихом уголке парка в фехтовании, и не спугнул при этом ни одной робкой парочки влюблённых. Затем Корнелий отправился защищать на дуэли честь одного графа, поссорившегося с соседом. Ах, какой красивый был бой, какая блестящая победа! Вот только соперник оказался проворным - сумел уколоть Лютца рапирой в левое плечо. И глубоко уколоть надо сказать... Врач обработал рану и наложил повязку, но предупредил, что не меньше десяти дней стоит воздерживаться от нагрузок. В этом-то и состояла главная проблема - каждое утро в Военной Академии начиналось с зарядки, и махать руками там приходилось немало. А рассказывать о дуэли решительно не хотелось - Штааден считал такой способ подрабатывать к стипендии "недостойным высокого звания солдата Империи". Недостойным... попробовал бы сам прожить на стипендию, да ещё содержать при этом маму, трёх сестёр и трёх братьев. Так что вылетать с третьего курса никак нельзя - военный всё же зарабатывает больше, чем дуэлянт.
Действие обезболивающего понемногу заканчивалось, плечо ныло. Ничего, и это он переживёт. Лютц допил пиво, оставил на столике деньги и пошёл в сторону академии. Что ни говори, а жизнь прекрасна. Лишь бы завтра получилось затесаться в самую последнюю шеренгу во время зарядки.
Из всех существующих на свете звуков больше всего Лютц ненавидел звук горна, объявлявшего подъём. Самочувствие было хуже, чем после самой жёсткой попойки - юношу бил озноб, во рту пересохло, ныла рана, болело и второе плечо, в которое ввели противостолбнячную прививку. И сейчас Корнелий затруднялся сказать, какая боль беспокоит его больше. Собрав волю в кулак он спустился с кровати, потащился в ванную. Из зеркала на него таращился взъерошенный бледный паренёк. Лютц яростно растёр щёки, потом умылся холодной водой. Хорошо хоть погода на улице прохладная, не придётся щеголять голым торсом.
До спортплощадки Лютц дошёл довольно ровно - помогла стена коридора, на которую он как можно незаметнее опирался здоровым плечом. Курсанты уже выстроились для зарядки. Вон Вален и Биттенфельд стоят, озираются по сторонам. Его ищут не иначе. Ёлки-палки, а вот их обмануть будет труднее чем Штаадена. Биттенфельд ещё ладно, а Август точно потащит к врачу, типа здоровье дороже. И не объяснить.
- Стройся! - рявкнул инструктор, и Лютц поспешил затесаться в последнюю шеренгу.
- Равняйсь! Смирно! Руки перед грудью, упражнение начинай!
- ..! - вырвалось у Лютца при первой же попытке выполнить упражнение. Боль обожгла руку как пролитый кипяток. Спокойно, спокойно. у него получится только делать вид, что он всё делает с максимальной отдачей, получится. Вот только впереди любимая инструкторская забава - "упал-отжался".
К концу зарядки Лютц чувствовал себя совершенно выжатым. На рукаве выступило пятно крови, похоже рана всё же открылась.
- Лютц, эй, Лютц! - мощный голос Биттенфельда перекрыл гомон курсантов, - ты что это в дальний угол забился, как неродной? Неужели так хорошо гульнул вчера, что сегодня друзей не узнаёшь?
- А, ребята, - Лютц натянул улыбку, - да, я кажется перебрал малость. Извините, мне бы надо в ванную... - собрав остатки сил Корнелий побежал к корпусу.
- Не нравится мне это, - хмыкнул Вален, глядя другу вслед, - Фриц, надо приглядеть за ним.
- Приглядим, не вопрос. Уж я разберусь, чего там наш блондинчик мутит!
Весь день прошёл как в тумане. Хорошо ещё, что занятия сегодня были сплошь лекционные, иначе Лютц непременно выдал бы себя. Наложенная одной рукой повязка получилась недостаточно тугой, юноша чувствовал, как по плечу течёт кровь. Но вот закончился последний урок. Выйти из аудитории, потом снова аккуратно опереться о стену и... Стоп, что-то стена больно мягкая.
- Попался - произнёс над самым ухом друга Биттенфельд, - выкладывай теперь, что с тобой случилось!
- Тише, Фриц, - зашептал Лютц, - не закладывай меня.
- Не бойся - не выдадим, - Вален подхватил приятеля с другой стороны, - пошли ко мне, у меня как у почти образцового курсанта редко внезапные проверки бывают.
Лютц уже не возражал, он со вздохом облегчения и благодарности повис на надёжных плечах друзей.

В комнате Валена с Лютца осторожно сняли форму, убрали разболтавшуюся вконец повязку. Рана кровоточила и выглядела воспалённой.
- У меня в аптечке есть одно средство, подходящее для подобных случаев, - сообщил Вален, - древнее правда, но действенное. Правда щиплется - ужас. Но раз отказываешься идти к врачу...
- Я же объяснял - нельзя.
- Тогда терпи. Фриц, держи его крепче, чтобы не брыкался.
Прикосновение пропитанной антисептиком ваты причиняло жгучую боль. Лютц негромко стонал и ругался сквозь стиснутые зубы, пытался отстраниться, но вырваться из объятий Биттенфельда не хватило бы сил и здоровому.
- Надеюсь, вы хоть зашивать меня не будете?
- Тише, Корнелий. Всё уже. Хотя не всё. Завтра ведь снова на зарядку.
- Ничего, я постараюсь в эти дни как-то отвлекать внимания на себя, - пообещал Фриц-Йозеф, - и в другой раз смотри - не обманывай друзей!
- Не буду, - пообещал Лютц, из последних сил улыбаясь, - настоящих друзей обманывать не стоит.

Оскар бежал к дому, бережно прижимая к боку портфель, в котором лежал табель с оценками. Он справился, он окончил семестр с отличными оценками! Он покажет табель маме, и она обрадуется. Наверняка обрадуется. Может и отец теперь поймёт, что у них самый хороший сын и перестанет ссориться с мамой. И всё будет хорошо. Как в книжках.
Дверь в дом была открыта. Оскар вошёл в дом и сразу почувствовал что-то неладное. Было неправдоподобно тихо - ни криков, ни бьющейся посуды. Хотя нет, наверху, в маминой спальне, звякнуло. Мальчик выронил портфель, стрелой взбежал наверх, заглянул в комнату. Увидел рассыпанные таблетки и неподвижно застывшую мать. На негнущихся ногах Оскар подошёл к ней, взял за руку.
- Мама... мам, ты что...
На пороге возник отец. Оглядел комнату, задержал взгляд на сыне.
- Опять ты. Ты во всём виноват. Лучше бы ты не родился.

Ройенталь проснулся от собственного крика. Сел на постели, раненый бок отозвался болью. По щекам ручьём потекли слёзы. Дремавший на соседней койке Миттермайер вскочил, огляделся. Тихонько подошёл к кровати Оскара, присел на край, взял за руку.
- Оскар, ты что? Больно? Может врача позвать?
- Нет, нет! - всхлипнул Ройенталь, - я же так хотел её порадовать, почему она умерла? Почему бросила меня? Мама, мама...
Миттермайер осторожно обнял друга за плечи.
- Тише, Оскар. Это просто сон.
- Не просто, - шепнул Ройенталь, - это было в самом деле. Было...
- Ох... Это... это ужасно, но ведь уже прошло, верно? Успокойся. Выплачь сейчас всё, и успокойся.
- Плакать... мужчина не должен...
- Глупости, - отмахнулся Вольф, - иногда нужно побыть и слабым. К тому же ты сейчас болеешь, вот и приходит во сне нехорошее. Так что лучше поплачь сейчас, чем потом болеть ещё дольше. Плачь сколько хочешь, я никому не скажу.
Ройенталь уткнулся лицом в плечо друга, вздрагивая от плача. Через минуту глубоко вздохнул, вытер слёзы. Он плакал впервые с того дня, как нашёл умершую мать, и впервые почувствовал облечение.

Ройенталь в очередной раз вынырнул из заменяющего сон вот уже восьмой день полузабытья. Взглянул в окно. Солнце опустилось ещё ниже. Закат солнца, закат жизни. Романтика. Если бы ещё убрать привкус крови во рту и мучительную жажду. А ещё слабость, растущую с каждой вытекающей из раны каплей крови. Зрение мутилось, комната вращалась перед глазами. Ройенталь закрыл глаза, стало легче. Казалось, тело плывёт по спокойным тёплым волнам, покачивается. Боль в груди начала стихать - наверное осязание отмирает. Он усмехнулся. Что ж, не самая худшая смерть. Лучше, чем спиваться от скуки из-за того, что война закончилась и больше нечем заняться. Жаль только, что бой был не с врагами Империи, а с теми, кого когда-то считал товарищами. Только бы дождаться Миттермайера... Увидеть в последний раз единственного друга. Вольф, понимаешь ли ты, зачем был нужен этот "мятеж"? Понимаешь ли, что Императору для того, чтобы в жизни был смысл, непременно нужен сильный враг? Я всего лишь дал ему лекарство от скуки. Жаль только погибших солдат...
Зашелестела открывающаяся дверь, послышались чьи-то осторожные шаги. Слишком мягкие для офицерских сапог.
- Оставьте меня - велел Ройенталь, не открывая глаз, - я не просто умираю, я в процессе умирания. Я наслаждаюсь процессом. Не мешайте моему последнему наслаждению.
- Давно не виделись, - голос был до боли знакомым, и определённо женским, - как я и думала, ты впал в грех измены.
Ройенталь открыл глаза, вгляделся в размытый силуэт. Точёная фигурка, белокурые волосы. Неужели?..
- Выжившая из клана Лихтенладе... - почему-то ему всегда трудно было обратиться к ней по имени.
- Ты споткнулся о собственное честолюбие и проиграл, - в голосе Эльфриды слышалась насмешка и торжество, но ему почудилось, что голос этот дрогнул, - я просто пришла посмотреть, как жалко ты умираешь.
А теперь как будто и злость добавилась. Только на что ты злишься, девочка? Досадуешь, что так и не сумела убить меня собственными руками? Вздор, не поверю - мы несколько месяцев жили под одной крышей, спали в одной постели. Ты могла бы сделать со мной всё что угодно, но предпочла прикрываться словами о том, что хочешь увидеть моё падение. Даже на Феззан со мной полетела якобы с этой целью. Но единственное, что ты смогла сделать для того, чтобы повредить мне - оговорить, сказать, будто я злоумышляю против кайзера. Удар, возможно, получился сильнее, чем тебе хотелось. Мне было больно, хоть я и сумел ото всех это скрыть. Потому что предательство женщины, которую вопреки собственной воле полюбил, это больно.
- Как мило с твоей стороны, - жаль, не хватает сил улыбнуться, - просто подожди немного, и твоё желание будет удовлетворено. В любом случае я хотел бы удовлетворить желание женщины. Кто доставил тебя сюда?
- Добрый человек.
- Его имя?
- Не твоё дело!
- Верно... не моё...
Она права - сейчас ни к чему задавать лишние вопросы. Главное - она здесь. Она пришла увидеть его. Кто-то негромко захныкал, и Ройенталь невольно подался вперёд. Свёрток в руках Эльфриды зашевелился, капюшон соскользнул с его головы. Тёмные волосы, ярко-голубые глаза. Красивый малыш.
- О... это мой ребёнок?
- Это твой сын, - враждебность прошла, в голосе осталась лишь гордость.
- Ты пришла сюда показать мне ребёнка? Что ты намереваешься делать теперь?
Молчит. Только смотрит на него, словно хочет запомнить получше. И ребёнок смотрит. Малыш. Несбыточная мечта семейства Миттермайеров. Как странно устроена жизнь. Им нужны дети, но они не могут их иметь. Он не хотел ребёнка, но Эльфрида родила его. Куда только смотрят боги? Впрочем, скоро он сможет спросить у них сам...
- Послушай... наш ребёнок заслуживает более ответственных родителей. Без пятен на репутации. Встреться с Вольфгангом Миттермайером, и отдай сына ему. Лучшей участи и представить невозможно. У него будет дом, любящие родители. Всё...
Пот катится по лицу, снова наваливается слабость. Ройенталь откинулся на спинку кресла, снова закрыл глаза.
- Если всё ещё хочешь убить меня - поторопись. Можешь взять мой пистолет.
Снова мягкие шаги, шелест платья. Нежная рука бережно вытирает пот с его лба. Почему веки такие тяжёлые, так хочется сейчас видеть её лицо. Дышать всё трудней. Сквозь звон в ушах слышится слабый шёпот:
- Люблю тебя... тебя одного... всю жизнь...
Сомкнулась темнота, и он подумал - сейчас к лучшему, что нет сил сказать "Люблю тебя". Пусть лучше она не знает об этом. И плачет меньше.
Он был удивлён, когда снова пришёл в себя. Значит, есть ещё немного времени. В комнате пусто, лишь белый платок на столе напомнил о том, что увиденное не приснилось. Что ж, боги не так уж зловредны. Ему позволили увидеть ту, которую он и не мечтал уже увидеть. Позволить увидеть того, кого хочется увидеть перед смертью, наверняка намного проще.




В тусклом свете заходящего солнца лицо Императора казалось совсем бледным, одеяло на груди почти не шевелилось, золотистые волосы словно поблёкли. Миттермайер поклонился, сел у изголовья.
- Вы хотели меня видеть, Ваше Величество?
- Да, - тихо произнёс Райнхард, - я хочу... попросить у тебя... прощения...
- Прощения? За что?
- За то, что не поговорил с Ройенталем до того, как мятеж разгорелся всерьёз. За то, что не удержал его от мятежа. За то, что вынудил тебя сражаться против лучшего друга. Я... я слишком поздно понял, зачем Ройенталь затеял мятеж. Он понял, что мне для нормальной жизни нужен враг. И решил сам стать этим врагом. Как глупо...
- Я тоже уверен, что так оно и было. Ройенталь слишком любил вас, чтобы предать.
- Как всё глупо, - Райнхард вздохнул, - почему начинаешь понимать что к чему только под самый конец жизни? Впрочем, скоро я смогу извиниться перед твоим другом лично. Когда сядем за пиршественный стол в Вальгалле.
Миттермайер заморгал, чтобы сдержать слёзы, осторожно положил ладонь поверх руки Императора.
- Ваше Величество... Райнхард... Прошу вас, держитесь, не дайте болезни себя одолеть! Я знаю - вы привыкли воевать, а теперь война закончилась, но в жизни есть другие поводы для радости. У вас есть любящая жена, сын, вы нужны им. Неужели ради них не стоит отложить пир в Вальгалле?
- Но я совсем не знаю, как вести себя с ребёнком...
- Поверьте, я понимаю ваши чувства, - улыбнулся Вольф, - мне самому поначалу было страшно, когда Феликс только появился в нашем доме. А теперь я не представляю, как мы раньше жили без малыша. Увидите - всё изменится, когда вы увидите улыбку сына.
- Может ты и прав... но у меня так мало осталось сил...
- Просто стоит поберечь их. Отдохните, Ваше Величество. И подумайте о том, чтобы найти в жизни новый смысл. Вы нужны нам всем, мой Император.
Райнхард устало закрыл глаза.
- Иди, Миттермайер. Спасибо, что поддерживаешь меня. Иди домой, тебя ведь ждут...
Вольф встал, молча поклонился, пошёл к двери. На пороге обернулся. Лицо Императора уже не казалось мертвенно-бледным. Но возможно это была лишь игра света.